|
На первую страницу сайта "Владимир ВЫСОЦКИЙ. Каталоги и статьи"
К оглавлению раздела
публикуется впервые - 25.04.2007 г.
Алексей Краснопёров (Россия, Ижевск)
(Copyright © 2007)
"НЕТ, РЕБЯТА, ВСЕ НЕ
ТАК..."
"Цыганская песня и русский романс в творчестве
Владимира Высоцкого"
(Опыт художественного исследования)
(Продолжение)
Сделав
такое большое отступление от темы, мы вновь
вспоминаем о конях. Где они? Что с ними? И здесь
необходимо несколько слов сказать о том, что
вообще представляет собой этот символ в русском
фольклоре вообще и в поэзии Высоцкого, в
частности.
С одной стороны,
конь - символ воли, свободы и верной дружбы. С
другой стороны, он же - символ опасности,
гибели, смерти, фатума, рока, неизбежности и
предопределенности всего (и хорошего и дурного!)
в человеке. За подтверждением своей мысли мы
должны обратиться к книге А.Скобелева и С.Шаулова
"Мир и слово Владимира Высоцкого". Вот что
они пишут:
"...Мифологическая сказочность многих песен
Высоцкого (кстати, а что нам мешает взглянуть
на триптих "Райские яблоки" еще и с этих
позиций? - А.К.) - это их общий и едва ли не
основополагающий принцип. И мы здесь имеем в виду
не только многочисленные песни-сказки Высоцкого (мы
тоже - А.К.) - жанр сам по себе достаточно
редкий в русской литературе, но и нечто другое.
Дело в том, что если сюжет волшебных сказок, как
это было убедительно доказано литературоведами,
- путешествие в иной, потусторонний мир и
возвращение обратно, то такая сюжетная основа
была изначально близка мировидческой концепции
Высоцкого. И не только сюжетная канва волшебных
сказок нашла свое отражение в его поэзии и как бы
перевоплотилась в ней. В художественную ткань
лирики Высоцкого органично вошли отдельные
мотивы и образы сказок, как персонифицированные
(Иван-дурак, Кащей, Чудо-юдо и т.д.), так и,
например, "баня", "лес", "дом в лесу"
и прочие сказочные места действия.
Поскольку
композиция волшебных сказок строится на
пространственном перемещении героя, постольку
же особую роль в сказке играют граница между
двумя мирами и средства ее преодоления. Эти
средства многообразны, так же, как и сами виды
границы и существуют они во взаимодействии и
взаимозависимости. Однако это разнообразие
невелико. Средствами перемещения в иной мир
представлялись превращения в животное, полет,
с к а ч к а н а к о н е (разбивка наша - А.К.),
плавание на корабле (лодке), подъем в гору или
спуск в низ - под землю, в пропасть или на дно
морское. Уже в этом перечислении названы
некоторые образы, постоянные для лирики
Высоцкого и очень важные в ней и для нее. (Здесь
мы не можем не согласиться с авторами и особо
выделим "дно морское", к которому нам
придется вернуться позже - А.К.).
"Конь" у
Высоцкого являет собой многообразную символику
смерти, будучи фактически "заупокойным
животным", постоянно ассоциирующимся со
смертью, что вполне соответствует как древним
мифологическим представлениям, так и традициям
искусства и литературы. Конь у Высоцкого
символизирует судьбу, становится ее знаком. Это
не просто стилизованное средство передвижения,
но и средство перемещения в иной мир, в т у д а , в
смерть. Это совершенно однозначно представлено в
"Конях привередливых", в "Райских
яблоках"..."
Вот мы и подошли к
песне, о которой много говорили на протяжении
данной работы, к "Райским яблокам".
Сложность работы с этим произведением состоит не
только в его многоплановости и философской
направленности, но и в том, что при достаточно
большом количестве фонограмм авторского
исполнения, до сих пор не определен текст,
который принято называть каноническим.
Замысел песни
"Райские яблоки" и первый набросок к ней
возникают у Владимира Высоцкого еще в 1975 году
(вслед за "Конями", "Я из дела ушел..." и
"Очи черные", что принципиально важно):
Я, когда упаду,
-
завалюсь
покрасивее набок, -
Как бы так
угадать,
чтоб убили, но
чтобы не сам! -
В дивном
райском саду
натрясу
бледнорозовых яблок
И начну их
бросать
по пушистым
седым небесам.
Предоставим теперь
слово текстологу С.Жильцову, составителю самого
полного и авторитетного на сегодняшний день
собрания сочинений В.Высоцкого: "В песне
"Райские яблоки" выделить основной текст
очень сложно, так как она имеет две
принципиально разные редакции и массу
исполняемых со сцены вариантов. Первая редакция
с началом "Я умру, говорят..." зафиксирована
на пленке только один раз, вторая редакция же -
более семи, причем ни о д и н из вариантов ни
разу не с о в п а л с другим (разбивка наша -
А.К.). Таким образом,мы имеем один
завершенный ранний вариант и другой, поздний, но
не отшлифованный, во всяком случае не
предоставляющий возможности выделить основной
текст. О незавершенности второго варианта
косвенно говорит и отсутствие принципиально
важной строфы с началом "Я вторично умру...",
без которой становится непонятным финал. В
позднем варианте "Райских яблок" все
конкретное отсутствует, что наталкивает на мысль
о самоцензуре. Единственной удачей второго
варианта можно назвать лишь первую строфу,
которая не может перевесить все приведенные
аргументы в пользу первой редакции".
Позволим себе не
согласиться с утверждением С.Жильцова о том, что
второй вариант хуже первого. Поскольку мы не
знаем последнюю авторскую волю Высоцкого,
этичнее было бы говорить о самостоятельности и
самодостаточности текстов. Во всяком случае, для
решения задач нашего исследования мы, прибегнув
к контаминации, рассматриваем некий
"третий" текст, максимально соприкасающийся
с текстами "Коней" и "Я из дела ушел...".
Итак, в "Конях привередливых" мы расстались
с героем Высоцкого уже за пропастью,но еще не в
раю,а по дороге в него.
В грязь ударю
лицом,
завалюсь
покрасивее набок, -
И ударит душа на
ворованных
клячах в галоп.
Вот и дело с
концом -
в райских кущах
покушаю яблок.
Подойду не
спеша -
вдруг апостол
вернет, остолоп.
Чур меня самого!
Наважденье,
знакомое что-то -
Неродящий
пустырь
и сплошное
ничто - беспредел,
И среди ничего
возвышались
литые ворота,
И этап-богатырь
-
тысяч пять - на
коленках сидел.
Тот огромный
этап
не издал ни
единого стона,
Лишь на
корточки вдруг
с онемевших
колен пересел.
Вот - следы
песьих лап.
Да не рай это
вовсе, а зона!
Все вернулось
на круг,
и Распятый над
кругом висел.
Мы с конями
глядим:
вот уж истинно -
зона всем зонам!
Хлебный дух из
ворот -
это крепче, чем
руки вязать.
Я пока невредим,
но и я
нахлебался озоном,
Лепоты полон
рот,
и ругательства
трудно сказать.
Всем нам блага
подай, да и много ли требовал я благ?!
Мне - чтоб свечи
в руках, да жена - чтобы пала на гроб,
Я за это для них
наворую мороженых яблок...
Жаль, сады
сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Все вернулось
на круг, ангел выстрелил в лоб аккуратно,
Неужели им жаль,
что набрал я ледышек с дерев?!
Как я выстрелу
рад - ускачу я на землю обратно,
Вот и яблок
везу, их за пазухой телом согрев.
В грязь ударю
лицом,
завалюсь после
выстрела набок.
Кони хочут овсу,
но пора
закусить удила.
Вдоль обрыва, с
кнутом,
по-над
пропастью, пазуху яблок
Я тебе привезу -
потому ты меня и
из рая ждала.
(1977)
Финал этого
стихотворения для нас чрезвычайно важен потому
что наглядно доказывает нерасторжимость всех
текстов триптиха. Слово "пора" мотивирует
обратное возвращение героя на землю, ничего не
объясняя, точно так же, как и в строке "просто
время приспело" в начале триптиха.
И здесь мы должны
опровергнуть А.Скобелева и С.Шаулова, которые в
своей книге "Мир и слово Владимира
Высоцкого" утверждают, что: "...Показательно,
что в последних строках произведения появляется
автоцитация из "Я из дела ушел..." и
"Коней
привередливых":
...Но и я закусил
удила,
Вдоль обрыва с
кнутом, по-над пропастью...
Герой "Райских
яблок" проделывает обратный путь того, кто
стремился "в гости к Богу".
Конечно, здесь, на
наш взгляд, речь идет не об автоцитации, а об
едином герое и едином сюжете, на что указывает
наличие прямой речи одного и того же человека, но
отнюдь не разных людей.
И естественно,
конечно, связывать этот триптих напрямую с
цыганской темой, потому что "цыганочка" - это
в первую очередь состояние души. Те же "Кони
привередливые" вполне можно было бы назвать, к
примеру, "Песней старого цыгана". Более
того, для второй редакции "Райских яблок"
Высоцкий сделал набросок припева, о чем мы
вспомним, когда будем говорить о последних
обращениях Высоцкого к цыганской тематике. А
пока же проследим дальнейшее развитие сюжета
через дилогию "Очи черные".
Итак, лирический
персонаж, посетив рай и убедившись, что это не
рай, а зона и живут там по законам зоны, где за
пайку хлеба могут лишить человека жизни, где рай
награждает его за горсть бледнорозовых
мороженых яблок пулей в лоб, он возвращается на
землю и вновь оказывается на дороге, да к тому же
еще и поет. Даже не поет, а орет, видимо, чтобы
снять напряжение после "мест этих гиблых и
зяблых". Вот тут-то, чтобы согреться, и
пригодился зеленый штоф, припасенный впрок в
незапамятные времена.
Во хмелю слегка
лесом правил я,
Не устал пока -
пел за здравие.
А умел я петь
песни вздорные:
"Как любил я
вас, очи черные!"
То плелись, то
неслись, то трусили рысцой,
И болотную
слизь конь швырял мне в лицо.
Только я
проглочу вместе с грязью слюну,
Штофу горло
скручу и опять затяну:
"Очи черные,
как любил я вас!..
Но...прикончил я
то, что впрок припас,
Головой
тряхнул, чтоб слетела блажь,
И вокруг
взглянул и присвистнул аж:
Вот же пьяный
дурак, вот же налил глаза!
Ведь погибель
пришла, а бежать - не суметь!
Из колоды моей
утащили туза,
Да такого
туза,без которого - смерть!
Храп, да топот,
да лязг, да лихой перепляс -
Бубенцы
плясовую играют с дуги.
Ах вы, кони мои,
погублю же я вас!
Выносите,
друзья, выносите, враги!
(1974)
Кони и на этот раз
не подвели, вынесли! И герой оказыватся в некоем
странном месте, странном доме, который ничем не
лучше тех мест, откуда он прибыл. Здесь все тот же
извечный российский бардак, пьянство, и странные
люди живут по тем же законам зоны, что и обитатели
рая. Люди эти по-другому жить и не могут, отвыкли и
разучились, растеряли все доброе. Слишком долгим
было путешествие нашего героя...
Что за дом
притих, погружен во мрак,
На семи лихих
продувных ветрах,
Всеми окнами
обратясь в овраг,
А воротами на
проезжий тракт?!
В дом заходишь,
как - все равно в кабак,
А народишко -
каждый третий - враг.
Своротят скулу -
гость непрошенный.
Образа в углу и
те перекошены.
И затеялся
смутный, чудной разговор,
Кто-то песню
стонал и гитару терзал.
И припадочный
малый - придурок и вор -
Мне тайком
из-под скатерти нож показал.
Двери настежь у
вас, а душа взаперти!
Кто хозяином
здесь - напоил бы вином!
А в ответ мне:
"Видать, был ты долго в пути
И людей позабыл
- мы всегда так живем.
Траву кушаем,
век на щавеле,
Скисли душами,
опрыщавели,
Да еще вином
много тешились,
Разоряли дом,
дрались, вешались..."
В этом доме герою
Высоцкого, конечно же, не по нутру и он уходит
дальше, продолжает скачку в поисках места, где
"не странные люди, как люди живут". На этом
пути ему предстоит еще многое пережить, но поиски
оказываются тщетными. Любопытно, что обе серии
дилогии "Очи черные", автором
соответственно названные "Дорога" и
"Дом", объединяет общий финальный куплет,
который подводит некую черту под исследуемой
нами темой, основной ее частью:
Сколько кануло,
сколько схлынуло!
Жизнь кидала
меня - не докинула!
Может, спел про
вас неумело я,
Очи черные,
скатерть белая!
Продолжение следует.
Перейти на другие страницы
статьи: 1 2 3 4 5 6 7 8 _______________________________________________
|
