|
На первую страницу сайта "Владимир ВЫСОЦКИЙ. Каталоги и статьи"
К оглавлению раздела
публикуется впервые - 25.04.2007 г.
Алексей Краснопёров (Россия, Ижевск)
(Copyright © 2007)
"НЕТ, РЕБЯТА, ВСЕ НЕ
ТАК..."
"Цыганская песня и русский романс в творчестве
Владимира Высоцкого"
(Опыт художественного исследования)
(Продолжение)
Далее мы переходим
к более детальному разбору песни "В сон мне -
желтые огни...", который оправдан тем, что
практически весь недюжинный образный ряд этой
песни (желтые огни, кабак, штоф, белые салфетки,
ольха, вишня, дорога, бабы-яги, плаха с топорами,
наконец, нехотя пляшущие кони) в разных аспектах
развивается в следующих песнях Высоцкого, в
первую очередь, в "Конях привередливых".
Вот что говорит об
этой песне (и шире - вообще о творчестве
Высоцкого) известный российский бард и драматург
Юлий Ким: "Очень на меня подействовала
пластинка французская, где я услышал в
французской записи "В сон мне - желтые
огни..." (здесь надо особо, на наш взгляд,
отметить тот факт, что Высоцкий очень любил петь
эту песню и неоднократно записывал ее
профессионально, в том числе на пластинки, как у
нас в стране, так и за границей - А.К.) и целый
ряд других его вещей, которые до сих пор
представляются мне вершинами его творчества.
Особенно на меня подействовала эта песня,
бесхитростная по слову, но очень сильная в
комплексе, то есть в слове, в музыке, в голосе, в
манере исполнения, эта его "Цыганочка".
Она меня потрясла
тем, что я и считаю главной сутью песен Высоцкого.
Мне кажется, он спел то, что терзало все
российское общество в течение всех не только 70-ти
лет режима, а может быть, за все время истории, а
именно: отчаяние от несвободы. Плач, вой, горечь,
страдание, стон - все! "Выдь на Волгу, чей стон
раздается..." - это тоже здесь. Вот здесь,
в этой песне, это особенно сильно, но не
только. И в других его замечательных вещах эта
тема в той или иной степени варьируется".
И далее Юлий Ким
продолжает: "О.какая маета, какая
неутоленность колобродила в человеке, водила,
гоняла, давила! Вдруг сошлись в нем одном и
горьковские босяки, и гоголевские бурлаки с
бурсаками, и наши нынешние - кто? Сошлись и
загудели, загуляли, забедокурили. А потом и
заплакали: "Э-эх, раз!.. Да еще раз!"
Ощущение
бестолковости, какой-то душной абсурдности
существования:
Где-то кони
пляшут в такт,
Нехотя и
плавно...
Скука, надоело...
А под горою
вишня...
Ложь, бессмыслица...
И ни церковь, ни
кабак -
Ничего не
свято...
И уж конечно:
А в конце дороги
той -
Плаха с
топорами.
Вот оно, что спето
им от всех нас, российских людей - любого чина и
звания. И как же было душе не отозваться на эту
песнь, на этот взвой, раздавшийся так мощно и
истово:
Нет, ребята, все
не так!
Все не так,
ребята!
Мне эта нота слышна
во всякой его песне: и в самой
"победительной" (особенно в тех местах, где о
цене и риске), и в самой скоморошьей.
Нота трагическая,
так как ощущение напрасности, неприложимости сил
при их избытке - трагично. Поэтому всякая его
песня никогда не пуста".
Это, так сказать,
эмоциональный комментарий к песне Высоцкого
"В сон мне - желтые огни...". А вот комментарий
профессиональный, чисто литературоведческий. Он
важен для нас тем, что подтверждает
предположение о связи песни и спектакля
"Пугачев". Позволим себе привести здесь
довольно пространный отрывок из статьи
высоцковеда Н.Рудник "Его цыганская (Об одном
стихотворении)".
"...Паутиной
тайны окутана песня Высоцкого "Моя
цыганская". Загадочно здесь все, начиная с
названия. Почему - "Моя цыганская"?
Возможность ли это обозначить темп
стихотворения, передать динамику и вместе с тем
замедленную плавность движения, столь
свойственные "цыганочке" как танцу? Еще
А.Григорьев был очарован трагическими
цыганскими ритмами. В них выражение
чрезвычайного накала выражалось не только
словами, но и пластически, то есть
невербально. Быть может, этим объясняется и
российская тяга к цыганским песням, и заглавие
стихотворения Высоцкого...
Даже при самом
беглом лингвистическом анализе текста
стихотворения возникает ощущение его
"затемненности", двуплановости. Откуда
такое богатство интонаций, их буйные переходы от
испуга к просьбе, от разочарования к надежде и
вновь к тоске, отчаянию?
Многие
слова-образы не поддаются немедленному
однозначному толкованию. Неясно, о каком рае,
тьме, свете, нищих, шутах, веселье идет речь в
стихотворении. Непонятно, как относиться к
фольклорной символике произведения: вишня -
любовные увлечения; дорога, покрытая лесом, -
препятствия на жизненном пути; василек -
лазоревый цветочек, цветок надежды и т.д. Вывод
только один: если в стихотворении преобладают
марки- рованные стилистические средства, то все
говорит о наличии сложного контекста.
Странен и темп
стихотворения. Лексические повороты
поддерживаются синтаксической синонимией
однородных членов. Все это сдерживает порыв
стихотворения, словно бы возвращает его течение
назад, на круги своя. И вместе с тем стихотворение
поражает своей экспрессией за счет неполных
предложений: "В сон мне - желтые огни...", "Я
- на гору впопыхах...", "Я - по полю вдоль
реки..."
Исступленность
движения ощущается в самом звучании
стихотворения. Сразу захватывает слушателя
фонический ритм, создающийся аллитерацией.
Постоянное нарочитое искажение звука "и",
распевание его, затягивание позволяет
предположить значение этого звука как символа
тесноты пространства, сдавленности, тоски. И
только один раз пояляется благополучие: в строке
"дальняя дорога". Но строка эта не случайная,
а входящая в кульминационную строфу:
Я - по полю вдоль
реки.
Света - тьма! Нет
Бога!
В чистом поле
васильки,
Дальняя дорога.
Таким образом, и
лингвистический анализ произведения
обнаруживает подводное его течение, тайну,
скрытую в нем. Посмотрим, как она определяет
чувства, мысли и поступки лирического героя
стихотворения.
Тайна - завязка
трагедии. Это предсказание или предчувствие,
явившееся герою во сне. Разгадывать его - значит
выходить за пределы художественного восприятия
и вторгаться в сферу мистики, в сферу религии.
Ясно только то, что "желтые огни" сна сулят
нечто такое, что должно изменить сущность героя,
его духовный облик. Сон тяжкой ношей
наваливается на человека, давит, душит его до
предсмертного хрипа, заставляет молить об
отсрочке (поэтому и появляется перебой ритма в
стихе: "Повремени! Повремени! Утро
мудренее!").
Но утро приност не
желанную мудрость, а лишь оскомину во рту да
разламывающуюся с похмелья голову. И физическое
состояние, и невозможность понять или
осуществить ночное предзнаменование заставляют
человека метаться, гонят его из дому. Так
начинаются мучительные поиски на пути
самоопределения, поиски, первотолчком которых
явилась тайна сна.
Куда идет человек,
тем более русский, в состоянии,подобном
самоощущению героя? Конечно, в кабак. Герой
сквозь кухонный чад и волны табачного дыма,
висящие в воздухе, различает здесь лишь очень
яркие, контрастные образы. Разорванность
сознания не позволяет видеть мир в его
целостности. Поэтому возникает метонимический
образ кабака: "зеленый штоф", "белые
салфетки". А для того, чтобы сказать следующую
фразу: "Рай для нищих и шутов, - мне ж - как
птице в клетке", нужен временной перерыв, чтобы
прийти в себя, оглядеться вокруг, еще раз оценить
измененным после событий сна взглядом давно
знакомую обстановку. Но что за "рай для нищих и
шутов", о котором идет речь? Имеются в виду
люди, осознавшие свои грехи и понимающие, что без
помощи Божьей с ними не справиться. Люди эти
находятся в постоянном покаянном состоянии души.
Таким образом,
"нищие и шуты" Высоцкого, это знак,
определяющий известную категорию людей. Однако
их представления о рае не могут устроить героя
стихотворения. Он еще не нагрешил столько, еще
чувствует в себе силы, но мучим тоскующим духом,
который, может быть, и хотел бы успокоиться в
недостижимом блаженстве. Где можно найти его на
Земле? В церкви? Однако современная церковь
отнюдь не благополучна. Но дело не в этом. За 70 лет
воинствующего атеизма мы, при всем естественно
возникающем интересе и даже тяге к религии, стали
еретиками в том, что касается соблюдения обрядов,
предписываемых церковью. Поэтому герою
благовоние кажется смрадом, таинственный сумрак
обращается в серый полумрак, а строка "Дьяки
курят ладан" невольно перекликается со второй
строфой: "То ли куришь натощак, то ли пьешь с
похмелья". Хотя в музыке стихотворения
отчетливо различается стремление к благозвучию,
к гармонии.
Так заканчиваются
попытки найти свое предназначение в городе,
завершается первый круг исканий героя.
Далее действие
стихотворения определяет сама природа. С ее
силами еще с античности связывали по- нятие рока
в трагедии. Природа начинает подавать знаки, как
бы вновь напоминая о пророчестве сна. (Кстати,
в этой связи интересно было бы проанализировать
стихотворение Высоцкого совсем на другую тему:
"Дурацкий сон, как кистенем, избил нещадно..."
- А.К.). Подъем на крутую гору символизирует
тяжкий жизненный путь. Грозным
предзнаменованием на вершине горы стоит ольха,
быть может, появившаяся здесь из есенинского
"Пугачева" (вот еще одно указание на
связь песни и спектакля, косвенно подтверждающее
нашу версию! - А.К.)
Около Самары с
пробитой башкой ольха,
Капая желтым
воском,
Прихрамывает по
дороге.
Словно слепец,
от ватаги отстав...
Эта ольха могла
вызвать последующую цепь фольклорных ассоциаций
(река, вишня, дорога и т.д.). Однако скорее всего
эти знаки не столько фольклорные символы,
сколько штампы лирической песни, "жестокого
романса". Но они отнюдь не кажутся
"стертыми" в "Моей цыганской". И это еще
одно доказательство того, что перед нами
произведение подлинной поэзии. Поэтическая
форма - это и способ существования самого поэта,
его жизнь, за- печатленная в стихе. Задыхаясь в
душной атмосфере начала 1968 года, Высоцкий не мог
не испытывать чувства героя стихотворения.
Глубина его переживаний, трагизм ситуации дали
ему право творить в русле традиции, "не
выбирать выражений", "брать лежащее под
рукой". Поэтому штампы здесь только облегчают
восприятие прекрасного языкового рисунка.
Музыка
стихотворения и есть его поэтический смысл. На ее
фоне "стертые" слова фольклорной символики
заблестели вновь. Их очищению, новой позолоте
способствует и форма стихотворения. Кажущаяся
простой, она на самом деле имеет изощренную
форму: трехстопный хорей чередуется с
четырехстопным. Можно убедиться, что
утяжеленной стопой написаны более эмоциональные
строки. Этим чередованим создается ощущение
перебоев сердца мятущегося человека. Чем
заглушить дурное предзнаменование? В чем
забыться? В любви?
Но этого явно мало.
Жизнь гонит человека дальше. Но куда идти? Кругом
сплошная тьма: и в церкви, и в кабаке, и в любви. Но
тьма, достигая крайнего предела, превращается в
свою противоположность - свет. Это
подчеркивается и синтаксической зависимостью:
"свет" в предложении - дополнение к
сказуемому "тьма2. Но если свет и тьма - это одно
и то же, свет дополняет тьму, является ее частью,
следовательно, добро дополняет зло, добро и зло
равны между собой. Тогда все позволено в этом
мире! Значит, и Бога нет! Но после этих
кощунственных слов встает затертая до дыр
картина: золотящаяся рожь, да васильки в ней,
цветики лазоревые, Божий цвет. Вот он - луч
истинного света, пронзающий мглу стихотворения!
Надо жить дальше, идти своей дорогой. Этой на-
деждой завершается второй круг исканий.
Но что впереди?
Дорога, покрытая лесом,сулит дальнейшие тяжкие
испытания. Кончатся они неминуемой смертью. Вот и
стоит человек в раздумье: что делать? Куда идти
дальше? И кони где-то застоялись, "пляшут в
такт, нехотя и плавно", ждут. Круг завершен и
опять герой остался наедине со своей болью, своей
тоской и тайной. Но это уже не тот человек, что был
в начале стихотворения. Жизненные испытания
изменили его, но он трагически одинок. И в этом
мире, где "ничего не свято", остается
единственное упование - люди. Люди, могущие
услышать и понять его "все не так, ребята!".
К статье Н.Рудник
мы еще вернемся при характеристике некоторых
других песен Высоцкого, а пока же
посмотрим, как кропотливо и настойчиво он
разрабатывает цыганскую тему после создания
"В сон мне - желтые огни..."
Продолжение следует.
Перейти на другие страницы
статьи: 1 2 3 4 5 6 7 8 _______________________________________________
|
