|
На первую страницу сайта "Владимир ВЫСОЦКИЙ. Каталоги и статьи"
К оглавлению раздела
Дата публикации – 17.02.2014 г.
О Владимире Высоцком вспоминает
Анатолий Рафаилович БРУСИЛОВСКИЙ
А.Б. – Прежде всего, я хочу Вам сказать одну вещь: мои воспоминания о личностях, которые длинной вереницей прошли через мою жизнь, в какой-то степени окрашены тонами психоанализа. Дело в том, что я всю жизнь изучал и даже практиковал психоанализ – ещё в очень давние советские времена, когда всё это было и запрещено, и никому не известно. Поэтому то, что я буду рассказывать, довольно сильно переплетается с психоанализом.
Володя Высоцкий на сегодняшний день – фигура совершенно монументальная, живой памятник или, во всяком случае, фигура сильно побронзовевшая, как писал об этом Маяковский. В те времена, о которых я буду говорить, ничего подобного не было. Как Вы сами понимаете, ретушь времени сильно искажает зрение, деформирует те или иные детали, а в деталях-то весь интерес. В тот период жизни, о котором я Вам расскажу, Высоцкий был, практически, никто, и звать его было никак. То есть, он был достаточно известен в узких кругах, он был любим, и все старались с ним дружить и поддерживать отношения, но в силу того, что казалось, что Советская власть бесконечна и будет существовать не только при нашей жизни, но и вообще никогда не сойдёт со сцены, перспективы у такого человека, как Володя – человека весьма славного и замечательного, – не было никакой. Этот факт очень сильно влиял на его психологический фон.
Вторая весьма важная деталь заключалась в том, что он был изгоем по происхождению. Все евреи в той или иной степени, – я, например, в очень малой степени, – испытывали давление социума, которое диктовалось сверху, и было в немалой степени окрашено антисемитскими красками. Человек, у которого еврейство было как несмываемое пятно на биографии, очень ясно осознавал безвыходность и тупиковость своей жизни. Абсолютное большинство от этого ломаются и переживают как трагедию своей жизни, а некоторые – на фоне своего комплекса неполноценности – создают необычайно сильное топливо для подъёма наверх.
У Высоцкого его еврейство было очень сильным топливом, с одной стороны, а с другой стороны – материалом для комплекса неполноценности, который у него, несомненно, был.
Ещё одной весьма важной деталью биографии Высоцкого является его отношение к женщинам, к сексу. Изначально Высоцкий был не слишком одарён физически. Он был небольшого роста, неказистый снаружи. Не красавец – это уж совершенно ясно, не могучий гигант. Женщины его интересовали повышенно, но не только в смысле секса, но и как возможность осознать себя достойной личностью. "Ах, вы считаете, что я не красавец, еврей, актёришко? Так вот, я буду трахать каждую!"
Два этих мощнейших двигателя – секс и комплекс неполноценности по национальной линии – несомненно, играли первые роли для него всю жизнь. Мало того – его постепенное пристрастие к наркотикам диктовалось именно этим, потому что оба этих момента, оба этих двигателя требовали колоссального напряжения сил, тем более, – для человека, который выходил на сцену и выкладывался так, что весь зал выл. Это, несомненно, было выше всяких человеческих сил, поэтому наркотики были абсолютно естественными. В 1960-1970-е годы все "звёзды" джаза и эстрады всего мира сидели на наркотиках. Это было нормально и естественно. Володю наркотики съели, но иначе и быть не могло. В том-то и дело, что избежать этого было невозможно. Это не то что "Ах как жаль! Вот если бы..." Нет, никакого сослагательного наклонения, никакого "если бы" тут быть не могло.
Вся его история с Мариной Влади, несомненно, является очень яркой иллюстрацией того, о чём я говорю. Такая белокурая блондиночка, которая должна была нравиться абсолютно всем и особенно – я хочу это подчеркнуть – евреям. Это как-то никем особенно не было замечено, но для еврея связь с блондинкой – это как орден "Знак почёта". Это что-то такое значительное в его биографии, когда он может сказать: "Ну что, доказал я вам? Получили?"
Такую женщину надо было завоевать, причём завоевать брутально. Брутальность его образа стала всем заметна после роли Жеглова. Эта роль как бы заполировала тот образ, который был ему нужен и снился с детства. Он таким Жегловым хотел быть всегда – мускулистый мачо с хриплым голосом. Это сделано не только им, это было сделано и теми режиссёрами, с которыми он работал. Им был нужен такой персонаж, и Володя сам хотел быть таким персонажем. Они его подталкивали в этот образ, запихивали в него, как в Прокрустово ложе, потому что далеко не всё у Володи годилось для этой роли. Надо же понимать, что Володя Высоцкий, который является идолом поколений, – это не настоящий Володя Высоцкий, а ролевая маска, которая надета очень удачно и пришлась по фигуре. Его песни пошли от образа. Это по Станиславскому – когда актёр вживается в образ, то он ему и диктует.
М.Ц. – Вы сделали настолько серьёзную психоаналическую формулировку характера Высоцкого, что я понимаю, что Вы встречались с ним задолго до того, как началась работа над альманахом "Метрополь", в котором вы оба приняли участие?
А.Б. – Ну да, естественно. Это были круги, которые бесконечно пересекались. В Москве были такие "салоны". У меня был свой салон, который до сих пор существует. Там есть гостевая книга, в которой за сорок пять лет собрались автографы очень известных людей не только в стране, но и в мире, которые этот салон посещали. Я устраивал там различные вечера – античные, цыганские, – на которых присутствовали ведущие лица художественного мира Москвы, корреспонденты, дипломаты. Это было очень славное времечко.
Были салоны Бори Мессерера и Лёвы Збарского. Мессерера Вы, конечно, знаете, а Збарский – сын профессора, который бальзамировал Ленина. Боря был жуир, бонвиван, очень высокомерный, имевший роскошных любовниц. Это тоже был большой салон, в который приходила самая знатная художественная публика.
Володя Высоцкий в те годы не был в центре внимания. Он был вполне приемлемым гостем, которому можно было сказать: "Володя, а теперь сыграй, спой!" Володя далеко не был центром притяжения.
Где конкретно в первый раз я увидел Володю, я и сам себе ответить не могу, потому что это было ежедневное месиво – все ходили из мастерской в мастерскую, поскольку эти "салоны" так или иначе были привязаны к художественным мастерским. Все имели тогда малюсенькие квартирки, а мастерские были большими – 100-120 квадратных метров, – и там можно было собрать большую компанию, туда можно было привести Антониони или другую знаменитость. Там тусовался художественный мир, там тусовался и Володя, которому, конечно же, были нужны друзья такого типа и аудитория, помимо театральной, которая подогревала бы его, слушала песни, ахала и восторгалась.
Вот такой был мирок. С одной стороны, он был не очень обширный, с другой – он имел весьма чёткие контуры, и внутрь его было проникнуть очень трудно. Надо было обязательно иметь в дружках либо писателя какого-нибудь, либо актёра, чтобы он согласился тебя рекомендовать и привести с собой. Человек проходил некий "фейс-контроль", и либо допускался, либо не допускался. Попав в такой салон, люди, подобные Володе, просто расцветали, потому что вокруг же были очень талантливые люди и, что очень важно, это были люди с деньгами в кармане. Для тех времён это было необычайно важно. Это важно, конечно, всегда – в любой культуре и в любой среде, – но тогда это было особенно важно. Такие люди могли себе позволить почти ежевечерне накрывать стол и ставить на него всё, что угодно, – всё то, что советские люди в магазинах получить не могли. Что касается меня, то я не пользовался блатом, но пользовался Центральным рынком, где было абсолютно всё. Вы представьте себе: посредине грязной, заснеженной Москвы – яркий зал, где всё красиво, где стол блестит от бутылок и красиво поданной еды.
Кроме того, было ещё одно место, где встречались люди и происходило некое взаимоопыление. Это был бассейн "Москва" на месте нынешнего Храма Христа Спасителя. Я туда ходил часто и долгие годы. Каждое такое посещение, – а их было, как минимум, два в неделю, – обогащало знанием того, что происходит в Москве.
Следует сказать и о девушках, которые принадлежали к этому узкому кругу. Во-первых, это "манекенный цех", как это называлось. Стройные, красивые девушки, по профессии не проститутки, а манекенщицы, что звучало гораздо элегантнее. Каждый салон обязательно должен был обрасти "цветником" из девушек, потому что это – как гарнир к водке – совершенно необходимая вещь, а иностранцы без этого просто увядали. Тут же происходили так называемые "поклеи", то есть, знакомства, тут же девушки и уводились, поэтому все владельцы салонов были очень озабочены тем, чтобы собрать вокруг своего салона достаточно яркий "цветник".
Многие из знакомых мне девушек постоянно муссировали тему о Володе Высоцком. Девушки хвастались тем, что имели с ним близкие отношения. Для Володи важно было, чтобы эти разговоры шли, потому что, конечно же, каждый из людей художественного круга всегда действовал по знаменитой формуле: неважно, что о тебе говорят, важно, чтобы имя было всё время на слуху. Это формула Геббельса. Может быть, не каждый знал автора этой идеи, но все знали эффект.
Этот эффект работал замечательно на Володю, потому что он превозносился необычайно. Каждый раз происходили встречи, во время которых девушки между собой судачили. Они не делали из этого никакого секрета, это можно было легко услышать. "О чём говорят девушки?" – "О Володе Высоцком". Я постоянно эти разговоры слышал, и многие девушки хвастались связями с ним. Может быть, многие даже и придумывали это, но, в любом случае, Володя был человек, на которого они слетались, как бабочки на свет.
М.Ц. – То есть, как я понимаю, Ваши контакты с Высоцким были в этих салонах, но близких контактов не было?
А.Б. – Вы понимаете, в чём дело... Я был достаточно некомпанейский человек в таких компаниях. Интимная дружба – это что такое? Это прийти в салон, "снять" двух девчат и вместе на пару поехать на "хавыру". Иметь секс, потом выпивать, опять секс, опять выпивать, потом проснуться часа в два-три дня. Вот это близкие отношения. Я такие отношения с людьми в окружении Володи никогда не хотел поддерживать. Это было очень опасно. Не для здоровья опасно. Просто вокруг Володи вился рой достаточно тёмных людей, с которыми я не хотел иметь ничего общего. Вам это может быть не очень понятно, я объясню. Дело в том, что эти наши "салоны" были весьма привлекательны для грабежа, а грабежи постоянно происходили по наводке людей, которые приходили, обнимались с тобой, пили, гуляли. Безопасность имела огромную роль, и укрепление этой безопасности заключалась в том, чтобы не общаться с людьми круга Высоцкого.
С самим Володей общаться было одно удовольствие. А дальше как? – "Ну что, старик, поехали?" – "Нет-нет". И всё. Раз отказался, два отказался, а потом уже не делается никаких приглашений.
М.Ц. – Когда образовался "Метрополь", Ваше общение с Высоцким как-то изменилось?
А.Б. – Я попал в "Метрополь" буквально на первых порах. На приёме в одном из посольств я встретил Васю Аксёнова. "Привет, старик! Как дела?" Он на меня посмотрел, пожевал губами – подумал, говорить или не говорить, – и сказал: "Да мы тут завариваем одну опасную штучку – неподцензурный литературный альманах". И дальше в двух словах он всё это объяснил.
Я сразу понял ситуацию. С начала 1960-х гг. я много проводил времени с диссидентами, очень хорошо знал всю эту компанию, а Алик Гинзбург был мой ближайший друг. Когда я услышал, то сразу сказал: "Я хочу тоже участвовать". Вася на меня посмотрел: "Да нет, это же литературный альманах, чего тебе там делать?" Я говорю: "Вася, ну очень хочется".
Меня, конечно, с Васей не сравнить. Он всегда был американофил, все такого типа люди хотели уехать из Союза как можно быстрее, но уехать на белом коне. Умные люди всегда это понимали. Просто так схватить чемоданчик и сигануть в эмиграцию – да ни за что! А приехать, чтоб за тобой была слава – да слава "жаренная", настоящая, слава диссидента, которого выгнали, выслали, – вот это гарантировало успех.
Я говорю: "Кто ещё участвует?" Вася начал перечислять. Всё это люди были мне знакомые, и все – в плане успеха в Советском Союзе – абсолютно бесперспективные. Назвать их диссидентами нельзя, поскольку диссидент – это активный человек, а это были пассивные антисоветские люди. Те, кто согласился войти в "Метрополь", были людьми, которым терять было уже нечего.
Мне было что терять. Я не хотел уезжать, и так и не уехал в эмиграцию. Я приехал в Германию просто как нормальный человек, который живёт, где хочет. Я никогда не утрачивал советского, а потом российского подданства, никогда не писал в ОВИР заявления об отъезде. Но я авантюрист и смелый человек, который всегда принимал участие в опасных проектах. Мне было так интересно жить.
У меня на тот момент была готова серия рисунков философского плана на тему несвободы. Я решил привязать их к стихам, пошёл к своему другу Генриху Сапгиру и говорю: "Давай сделаем наоборот: не я иллюстрирую твои стихи, а ты иллюстрируешь стихами мои картины". Генрих согласился. Я стал ему показывать картинки, а он взял блокнот и начал писать стихи. Получился целый цикл, который мы принесли Васе Аксёнову. Он посмотрел и сказал: "О! Совсем другое дело". Таким образом, я вошёл в чисто литературный альманах.
Володя же появился в "Метрополе" позже, и появился случайно. Он особенного значения этому не придавал, но боялся, что ему такой ход, как участие в неподцензурном альманахе, не пройдёт даром. Всё-таки он, в отличие от нас, был актёром театра, которого можно было лишить и работы, и заработка. Нас – нет, а его – да. Я вот мог продавать картинки свои иностранцам и плевать на всех. А Володю можно было сильно прищучить, и он стал бы безработным, а потом через несколько месяцев его вызвали бы в милицию и сказали: "Вы тунеядец, гражданин Высоцкий".
М.Ц. – И, несмотря на эти вполне реальные опасения, Высоцкий согласился участвовать...
А.Б. – Вася его уговорил, Боря Мессерер его уговорил. Он так как-то... "Ну что вы, ребята, хотите опубликовать? Это или это?" Для него это не было судьбоносным делом. Он-то уехать не хотел, а они все хотели уехать. И немедленно после этого дела Вася уехал, Фридрих Горенштейн тоже. То есть, началась волна отъездов.
М.Ц. – Леонид Баткин когда-то мне так и сказал, что Аксёнов начал этот альманах, чтобы сделать себе горячую славу и уехать. А многие участники, по словам Л.Баткина, этого не понимали, и участвовали с открытой душой.
А.Б. – Вы очень к месту привели слова Лёни Баткина. Он чудный человек, очень умный, блестящий знаток Возрождения. Я не хотел акцентировать внимание на этом моменте. Мне психоанализ давал очень сильный козырь в советские времена и помогал мне видеть обратную сторону медали.
Когда мне Вася сказал о "Метрополе", я сразу всё понял. Баткин, наверное, Вам этого не сказал, а я скажу: Вася это сделал из-за денег тоже. Вася все деньги за публикации "Метрополя" за границей положил в карман. Это не сплетня, теперь это все знают постфактум, а я это понимал с самого начала. Таким образом, он заработал и политический капитал, и обычный. А это были большие деньги. Иметь начальный капитал при переезде за границу – это совсем другое дело, чем приехать нищим и с одним чемоданом. Вася уехал, прекрасно зная, где и когда будет печататься альманах на иностранных языках, и собрал очень неплохую жатву. Это было причиной того, что очень многие члены "Метрополя", для которых эта новость упала, как снег на голову, перестали с ним общаться и очень на него были злы.
М.Ц. – Высоцкий на заседания "Метрополя" приходил не очень часто, но всё же бывал...
А.Б. – Я помню, как минимум, четыре таких заседания. Эти заседания происходили на квартире матери Аксёнова, Евгении Гинзбург. Вася приглашал туда как на "чистую хавыру". Вокруг же стукачи, вокруг следят. А где ж собраться?
Однажды решили собраться в одном кафе. Назначили время – и тут оказалось, что КГБ всё знает. Начали всем звонить и говорить: "Вот Вы завтра в кафе собираетесь, а лучше бы Вам этого не делать". Стали искать, кто сдал? Кто стукач среди нас? Вот такая ужасная, но очень специфическая для того времени история. Поэтому когда Вася предложил квартиру его мамы, то все вздохнули – туда-то можно было прийти без опасения.
М.Ц. – Я разговаривал с десятком участников "Метрополя", но никто не подтверждает информацию, исходящую от Виктора Ерофеева и Евгения Попова, о том, что Высоцкий начинал писать песню о "Метрополе" и даже спел однажды несколько куплетов…
А.Б. – Я думаю, что Ерофеев и Попов это придумали сами. Если меня спросить, а почему я так думаю, я не смогу объяснить. Но есть у меня интуиция, есть рисунок роли Высоцкого. Володя не видел в "Метрополе" чего-то важного для себя.
1.02.2014 г.
Беседу вёл Марк Цыбульский (США)
(Copyright © 2014)
_______________________________________________
<<< (обратно к тексту)
|
