|
На первую страницу сайта "Владимир ВЫСОЦКИЙ. Каталоги и статьи"
К оглавлению раздела
Дата публикации – 28.10.2013 г.
О Владимире Высоцком вспоминает
Владимир Сергеевич ДАШКЕВИЧ
В.Д. – Особых контактов с Высоцким у меня не было. Было несколько хороших, долгих разговоров. Познакомились мы, когда на "Таганке" ставилась пьеса Петера Вайса "Господин Мокинпотт",*1 и Высоцкого пригласили играть роль Ганса Вурста. Высоцкий поставил мне условие, что песни он будет писать свои, на что я ему сказал, что в своих спектаклях я пишу музыку сам. После этого он из спектакля ушёл.
Но надо сказать, что потом, когда я показал музыку к спектаклю, он подошёл и поздравил. Там принцип такой, что вся труппа присутствует при сдаче спектакля. Высоцкий подошёл ко мне одним из первых. Чувствовалось, что, во-первых, музыка ему понравилась, а во-вторых, что он хочет извиниться за то, что из-за нашего конфликта он ушёл в сторону и в спектакле не участвовал. Хотя на самом деле, может быть, он ушёл и не из-за конфликта по поводу музыки. Всё-таки одно дело играть в спектакле Любимова, другое дело – играть в спектакле Левитина.*2
Нельзя сказать, что у нас было очень тесное общение, поскольку большей частью я его видел в театре. Обычно он сидел в отдалении от всех и ни с кем не общался, – да к нему никто особенно и не подходил. Я никогда не наблюдал его особой дружбы с актёрами. Ну и, конечно, со стороны Любимова исходила некоторая агрессия, поскольку Любимов хотел отучить его пропускать спектакли из-за пьянства. Между ними отношения были напряжённые, и это все видели, а в этом театре, если у кого-то плохие отношения с режиссёром, то, значит, будут и плохие отношения с актёрами.
Конечно, Любимов – человек практичный, и понимал, что имя Высоцкого много значит для театра. Тем не менее, он пошёл однажды на то, что предложил Золотухину стать дублёром Высоцкого в "Гамлете". Театр был сложный... Особенно мне сложно было уже потом, когда Эфрос предложил мне поставить мою оперу "Клоп". Уже начались репетиции, я бывал в театре часто, и я видел, как происходила травля Эфроса – и это было ужасно. Так что отношение к Театру на Таганке у меня двойственное, хотя мне этот театр очень близок по манере, я много оттуда получил, но эта закулисная сторона "Таганки" была мне малосимпатична.
М.Ц. – Уточните, пожалуйста, один момент с "Господином Мокинпоттом". Высоцкий сказал Вам, что песни в спектакль хочет писать он. Но ведь он писал стихи, а нотную грамоту не знал и музыку писать не мог. Каким образом могла возникнуть его конкуренция с композитором?
В.Д. – Когда Высоцкий мне это сказал, постановщик спектакля Михаил Левитин уже дал мне текст песни, которую на русский язык перевёл Лев Гинзбург, я над этим текстом уже вовсю работал, а Высоцкий ведь писал и слова, и музыку для своих песен, что было совершенно правильно для его стиля – он был всё-таки настоящий бард, и не делил конечный продукт на музыку и слова.
М.Ц. – У меня есть ещё вопрос относительно музыкальной составляющей творчества Высоцкого. Однажды Вы сказали в интервью, что диапазон голоса Высоцкого был две с половиной октавы, что было больше диапазона голоса Шаляпина. Но ведь Шаляпин был оперный певец, он учился пению, а Высоцкий никогда этому не учился. Насколько правомерно сравнивать их голоса?
В.Д. – Ну, в какой-то степени Вы правы, сравнивать их нельзя, но, тем не менее, для композитора голос – это инструмент, который имеет свой диапазон, как кларнет, как скрипка, как валторна... Диапазон Высоцкого превосходил диапазон всех прочих бардов. И что при этом характерно, он не терял своей окраски даже при переходе в верхний или в нижний регистр.
Постановкой голоса у Шаляпина тоже никто не занимался, у него была природная постановка голоса. В этом отношении и он, и Высоцкий – фигуры уникальные, так уж природа их голосами распорядилась. У Шаляпина диапазон максимальный – где-то две октавы, что само по себе ничего не значит – важно, какое звучание голоса.
Высоцкий сочинял песни и в очень высоком, и в очень низком регистре, это было частью его композиционной техники, так что с этой точки зрения это представляет для композитора особый интерес. Я изучал его песни, как и песни других бардов, поэтому я знаю его диапазон. То, что он делал, это очень интересно с точки зрения современного композиторского стиля. Это было новое явление. Я ведь потом много работал с Кимом. Высоцкий к нам с Кимом относился очень хорошо, он Юлика просто любил – и как автора, и как человека. Когда звучало имя Кима, у него светлело лицо.
М.Ц. – Кого ещё из поющих поэтов любил Высоцкий?
В.Д. – Вообще из поющих людей он хорошо относился к Камбуровой. Он хорошо чувствовал её стиль. Хотя они нигде и никак не пересекались, было ему понятно то, что она делает. Окуджава – это был мэтр, к которому Высоцкий испытывал огромное уважение. К тому же для Высоцкого много значило то, что Окуджава прошёл войну.
М.Ц. – А отношение Высоцкого к Галичу?
В.Д. – Мне кажется, что для Высоцкого Галич был загадкой. Нельзя не признать, что в каких-то песнях Высоцкий ему подражал. Подражал его стилю, но такого художественного результата, как Галич, Высоцкий в этом стиле, мне кажется, не достиг. Сочетание игрового и социального накала, как это было у Галича, у Высоцкого не получалось. Игра была сильнее, чем социальная составляющая. И вообще, социального начала он, в общем-то, избегал.
М.Ц. – Я думаю, – это делалось умышленно. Высоцкий определил для себя планку, через которую переходить не хотел.
В.Д. – Ну, мы же все понимали, что перейти это планку значило в какой-то степени подписать себе приговор. Вообще я считаю, что Высоцкий, в отличие от Галича, был в чём-то советский поэт. Вообще, поиск "социализма с человеческим лицом" был очень характерен для "Таганки", и Высоцкий этого принципа придерживался. В этом смысле, как мне кажется, Галич Высоцкого несколько пугал, потому что один шаг – и человек мог перейти на ту сторону.
М.Ц. – Давайте ещё поговорим о Высоцком в Театре на Таганке. Вы сказали, что он сидел один, и к нему никто не подходил. Такое может быть по разным причинам: скажем, актёр такой величины, что к нему робеют подходить. А может быть, что человека просто не любят его коллеги. Почему, по Вашему мнению, вокруг Высоцкого была такая пустота?
В.Д. – Видите ли, в Театре на Таганке, как, впрочем, и в другом театре, в котором я работал, – Театре на Малой Бронной, – всё зависело от воли режиссёра. И в то же время ревность была совершенно несусветная. Ревность актёра по отношению к режиссёру касается буквально всего. Например, Броневой ревновал Эфроса, что тот на репетиции уделял на пять минут больше времени Ольге Яковлевой, чем ему. Они даже время засекали! Это как ревность к женщине.
Да, Любимов Высоцкому многое прощал, все это видели. А что ему оставалось делать? Снимать его с роли? Диапазон карательных мер, которые были в распоряжении Любимова, тоже был ограничен. Однажды Высоцкого уволили из театра на три месяца, – это мне говорил Давид Боровский, поскольку они вдвоём с Любимовым разрабатывали эти репрессивные меры.
То, что Высоцкому многое прощалось, вызывало у актёров раздражение – и очень большое. Хотя те же актёры, когда надо было попросить Высоцкого помочь с квартирой или машиной, не гнушались с этим к нему подходить, и Высоцкий безотказно помогал.
М.Ц. – И зла ни на кого не держал...
В.Д. – Нет, абсолютно зла не держал. Он был выше этого, это был совершенно не его стиль. Когда вышел фильм "Бумбараш", где играли два таганских актёра – Юра Смирнов и Валера Золотухин, – он совершенно искренне радовался их успеху. Единственно, конечно, он очень отрицательно отнёсся к тому, что Золотухин согласился быть его дублёром в "Гамлете". И это понять можно: для Высоцкого Гамлет был не просто ролью, а смыслом его работы в театре.
Но он был всё время в некотором отчуждении. Тут ведь дело ещё и в том, что Высоцкий раздваивался в своей творческой деятельности: когда он не играл и не репетировал, он над чем-то работал. Таким образом, в состоянии, когда с ним можно было поговорить или пойти с ним в буфет выпить чаю, он пребывал очень редко.
Помню, однажды я встретил Высоцкого совершенно случайно. Я был в гостях у Новеллы Матвеевой, вышел на улицу и увидел Володю. Мы постояли, поговорили – но в основном, помолчали, потому что я почувствовал, что в данном случае было лучше молчать, и он, кажется, был мне благодарен за это. Я почувствовал, что у него какие-то мысли были в тот момент, какие-то образы приходят, в которых он находится – и не надо ему мешать.
Глубоких разговоров у нас было немного. Мне запомнилось, как однажды я пришёл к нему в гримёрную после спектакля "Преступление и наказание". Я сказал: "Володя, ты так играешь, что я боюсь, что ты просто помрёшь на сцене". Он усмехнулся и сказал: "Да нет, на этом спектакле не помру. Вот когда я Гамлета играю, то тут всяко может получиться..." Так он сказал, что я почувствовал – это говорится всерьёз, он основательно чувствовал, что смерть за ним ходит.
26.10.2013 г.
Беседу вёл Марк Цыбульский (США)
(Copyright © 2013)
_______________________________________________
<<< (обратно к тексту)
|
