|
На первую страницу сайта "Владимир ВЫСОЦКИЙ. Каталоги и статьи"
К оглавлению раздела
публикуется впервые - 17.02.2020 г.
Марк Цыбульский (США)
(Copyright © 2020)
Первая роль Высоцкого в Театре на Таганке
19 сентября 1964 г. Владимир Высоцкий впервые вышел на сцену в спектакле Театра на Таганке. Он был введён на роль 2-го Бога в спектакле "Добрый человек из Сезуана". Это был именно ввод – спектакль уже несколько месяцев был в репертуаре театра. Очень скоро, однако, молодой актёр получил и свою первую роль – драгунского капитана в спектакле "Герой нашего времени", который не оставил заметного следа в истории Театра на Таганке, но для биографов Высоцкого, конечно, важен.
Сам Высоцкий о том спектакле на своих выступлениях вспоминал нечасто, на сегодняшний день известно всего четыре таких упоминания. Все они похожи, так что приведем только одно из них:
"После спектакля "Добрый человек из Сезуана" мы поставили "Герой нашего времени" по Лермонтову, потому что тогда близился юбилей Лермонтова, и нам говорят: "Вот у вас театр старый, зрители ходят в пальто, вёдра стоят – капает крыша. Вот давайте сделайте спектакль к юбилею, а мы вам сделаем ремонт". Ну мы сделали спектакль, нам сделали ремонт. Ремонт был плохой, спектакль – тоже. Мы его сыграли раз сто и бросили играть. Вот".*1
Несколько более подробно, – но тоже весьма нечасто, – вспоминал о той постановке и главный режиссёр театра Юрий Любимов. Приведём фрагмент одного интервью:
"– А следующая постановка после "Доброго человека..."?
– Следующая прошла "комом" – это был "Герой нашего времени". Хотя инсценировка была хорошая, мы её с Эрдманом делали. Он меня многому научил. Прежде всего – работе с текстом. Когда занимаешься с текстом, надо изложить всё на бумаге. Потому что на бумаге всё выглядит совсем по-другому.
– Почему вы взялись за "Героя..."? Это была директива сверху?..
– Это было предложение в связи с юбилеем Лермонтова. А я очень любил "Героя нашего времени". И помнил фразу Антона Павловича: "Создать бы такую вещицу, как "Тамань", а там и умирать не страшно"...
– А в чём был "прокол" на "Герое нашего времени"?..
– Актёры просто были не готовы. И я был не готов. Получился парадокс: инсценировка замечательная – тут, конечно, больше заслуги Николая Робертовича... И вроде много было придумано. Но господа артисты в такой короткий срок не успели подготовиться. И я – как режиссёр неопытный... Видимо, с молодой неоперившейся труппой и молодым – хоть мне было за сорок пять – начинающим режиссёром браться за такое произведение было нельзя. Вот и всё... Кроме того, я ошибся с главным героем".*2
То, о чём через много лет говорил режиссёр, уже на премьерных спектаклях поняла известный театральный критик Инна Варшавская:
"Мы обязательно запомним придуманные Ю. Любимовым острые, гротескные характеристики светского общества в Пятигорске, доведенные до сатирического апогея современным художником. И эта мрачная, испепеляющая и смешная баронесса Штраль, и этот глупый, потерянный мальчик, прикованный к её браслетам, и этот трагический метроном судьбы, отстукивающий роковые минуты в новелле "Фаталист", – всё это словно кошмар, который мучит Печорина, леденит его душу. И умирающая в танце Бэла, и укладывающий волосы на височках а-ля император Грушницкий, и мёртвенно-заведённая карусель-пантомима бала – всё это отличные режиссёрские находки, всё это зло, по-современному увиденная несчастная печоринская явь. И таких хороших находок немало.
И всё же неполным, нецельным остаётся впечатление от этого спектакля, и не только потому, что не до конца доведен новаторский режиссёрский замысел, но и потому, что ещё слабы актёрские плечи, на которые лёг великий груз лермонтовской прозы, ответственнейшие задачи современного театра. Необходимо было добиться слияния режиссёрского замысла и актёрского воплощения. Необходимо воспитать в молодых актёрах чувство внутренней свободы, интеллектуальной жизни, артистического изящества, добиться того ансамбля, без которого немыслимо искусство театра".*3
В инсценировке "Героя нашего времени" впервые появился знаменитый таганский световой занавес. О нём написано немало, нас в данном случае интересует то, как об этом рассказывал Высоцкий.
"У нас ведь экспериментальный театр, театр очень яркой формы и яркого зрелища, и у нас экспериментируют все – начиная от режиссёра и актёров и кончая техническими цехами. Вот, например, у нас вместо обычного вот этого тряпичного занавеса, этой тряпки, которая движется туда-сюда, медленно иногда, у нас придуман световой занавес. Что это такое? Это пятьдесят фонарей, по переднему краю сцены направлены прямо в зал немножко выше голов. И когда зажигается яркий свет, вот эти фонари все зажигаются, происходит такая сплошная завеса. Потому что в театре ведь много пыли. Свет с пылью. И прямо такая дымка. И в это время не видно, что мы делаем на сцене. Мы делаем чистые перемены, меняем костюмы. Мы можем, в общем, хоть на голове ходить. Этого не видно ничего. И ещё красивое зрелище – такие туманные лучи, необыкновенно красивые.
Однажды приехала японская делегация и говорит. "Ну вот, мы все понимаем прекрасно, что вот свет, это понятно, очень интересная находка, а вот, где вы берете этот порошок?" – спросили японцы. Мы говорим: "Этот порошок очень трудно достать, только по блату, и состав его неизвестен". Они с тем и уехали. Ну вот, значит, это вот световой занавес".*4
В спектакле у Высоцкого было две роли – драгунского капитана и отца Бэлы. Впрочем, вторая роль была чисто номинальная. Как рассказал однажды В. Золотухин, у персонажа Высоцкого не было ни единого слова, он просто сидел за столом в папахе. Роль драгунского капитана была эпизодической, но всё-таки со словами.
Рассказывает актёр Дальвин Щербаков: "Володя был занят мало – совсем пустяки. Но по тому, как он вёл себя на сцене – в пустяках! – уже было видно, что он потрясающий актёр: раскован, свободен. В "Герое нашего времени" даже в небольших эпизодах ощущался Володин громадный потенциал".*5
Приведенный журнальный абзац и опубликованные там же и тогда же короткие воспоминания В. Золотухина о том, что в спектакле, помимо своей роли, Высоцкий ещё изображал горное эхо – вот и всё, что мы до сих пор знали о первой его таганской работе. Текст роли оставался неизвестным и я полагал, что мы его никогда не узнаем. По счастью, я был не прав. Сохранилась 56-страничная брошюра, изданная тиражом 40 экземпляров, с текстом инсценировки Н. Эрдмана и Ю. Любимова. Таким образом, спустя многие годы мы впервые сможем прочитать текст, который Высоцкий произносил в роли драгунского капитана.
Впервые персонаж Высоцкого появляется во втором действии.
Бал в ресторации, превращённом в благородное собрание. Решётка и часть веранды, через которую вход в зал. За решёткой стоят любопытные, среди них ГРУШНИЦКИЙ в накинутой солдатской шинели. Проходит МЕРИ с матерью.
МЕРИ незаметно кивает Грушницкому, он расцветает, как солнце. Мери задевает толстую даму в розовых перьях и уходит.
ДАМА /обращаясь к своей компании/. Это княжна Литовская пренесносная девчонка! Вообразите, толкнула меня и не извинилась, да ещё обернулась и посмотрела на меня в лорнет... И чем она гордится? Уж её надо бы проучить…
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН /услужливо/. За этим дело не станет…/Проходят в зал. Патруль оттесняет любопытных от решётки./ Проедемте, пройдёмте, господа! /Некоторое время веранда пуста. Оркестр играет вальс. Появляется МЕРИ. Она, видимо, хочет увидеть Грушницкого. За ней подвыпившая компания во главе с драгунским КАПИТАНОМ. За ними наблюдает ПЕЧОРИН./
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН /к МЕРИ/. Пермете... Ну, да что тут!.. Просто ангажирую вас на мазурку.
МЕРИ. ЧТО вам угодно?
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН. Что же разве вам не угодно? Я таки опять имею честь ангажировать вас. Вы, может, думаете, что я пьян? Это ничего! Гораздо свободнее, могу вас уверить... /ПЕЧОРИН крепко берёт его за руку./
ПЕЧОРИН. Я попрошу вас удалиться, потому что княжна давно уж обещалась танцевать мазурку со мной.
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН. Ну, нечего делать! В другой раз! /Пьяная компания удаляется. МЕРИ благодарит ПЕЧОРИНА./ (стр. 36-37).
Следующая сцена для персонажа Высоцкого основная – он провоцирует дуэль между Печориным и Грушницким.
Ночь, два окна, одно над другим. Открывается верхнее окно.
ПЕЧОРИН целует ВЕРУ и спускается на двух связанных шалях, у нижнего окна он останавливается и смотрит на ВЕРУ, которая сидит у окна. Сзади его хватают ГРУШНИЦКИЙ и ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН./
КАПИТАН. Ага! Попался! Будешь у меня к княжнам ходить ночью!..
ГРУШНИЦКИЙ. Держи его крепче! /ПЕЧОРИН вырывается, бьёт ДРАГУНСКОГО КАПИТАНА по голове кулаком и убегает./ Воры! /Выстрелы, крики./ Караул!
КАПИТАН. Черкесы, черкесы!
/Пирушка ГРУШНИЦКИЙ с компанией./
ПОДВЫПИВШИЙ ГОСТЬ. Да неужто в самом деле это были черкесы?
ГРУШНИЦКИЙ. Никакие не черкесы, это один счастливчик пробирался от княжны. Мы с капитаном хотели его схватить, только он вырвался и, как заяц, бросился в кусты. Вы не верите? Даю вам честное благородное слово, что всё это сущая правда, и в доказательство я вам, пожалуй, назову господина.
ГОСТЬ. Скажи. Кто же он?
ГРУШНИЦКИЙ. Печорин.
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН /краснея/. Господа – это ни на что не похоже. Печорина надо проучить! Эти петербургские слетки всегда зазнаются, пока их не ударишь по носу!
ГОСТЬ. И что за надменная улыбка! А я уверен, между тем, что он трус, да трус!
ГРУШИЦКИЙ. Я думаю то же. Он любит отшучиваться. Я раз ему таких вещей наговорил, что другой бы меня изрубил на месте, а Печорин всё обратил в смешную сторону. Я, разумеется, его не вызвал, потому что это было его дело, да не хотел и связываться…
ОФИЦЕР. Грушницкий на него зол за то, что он отбил у него княжну.
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН. Да, я вас уверяю, что он первейший трус. /Возгласы "как?", "кто?"./ Нет. То есть Печорин, а не Грушницкий. О, Грушницкий молодец и притом он мой истинный друг! Господа! Никто здесь его не защищает, никто? Тем лучше. Хотите испытать его храбрость? Это нас позабавит…
ОФИЦЕР. Хотим, только как?
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН. А вот слушайте: Грушницкий на него особенно сердит, ему первая роль! Он придерётся к какой-нибудь глупости и вызовет Печорина на дуэль. Погодите. Вот в этом-то и шутка... Все это – вызов, приготовления, условия, – будут как можно торжественнее и ужаснее – я за это берусь. Я буду твоим секундантом, мой бедный друг! Хорошо! Только вот где закорючка: в пистолеты мы не положим пуль. Уж я вам отвечаю, что Печорин струсит. На шести шагах их поставлю, черт возьми! Согласны ли, господа?
ГОСТЬ. Славно придумано, согласны, почему же нет?
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН. А ты, Грушницкий?
/ГРУШНИЦКИЙ молчит. Свет переходит на Печорина, стоящего под окном. Компания Грушницкого видна силуэтом./
ПЕЧОРИН. Я с трепетом ждал ответа Грушницкого. Холодная злость овладела мной при мысли, что если бы не случай, то я мог бы сделаться посмешищем этих дураков. Если бы Грушницкий не согласился, я бросился бы ему на шею.
/Свет переходит на компанию Грушницкого./
ГРУШНИЦКИЙ. Хорошо, я согласен. Но какова княжна? А? Вот они московские барышни.
ПЕЧОРИН /входя/. Прошу вас сейчас же отказаться от ваших слов. Я не думаю, чтобы равнодушие женщины к вашим блестящим достоинствам заслуживало такое ужасное мщение. Подумайте хорошенько. Вы очень хорошо знаете, что это выдумка. Поддерживая ваше мнение, вы теряете право на имя благородного человека и рискуете жизнью.
ГРУШНИЦКИЙ. Милостивый государь, когда я что говорю, так я это думаю, и готов повторить. Я не боюсь ваших угроз и готов на всё.
ПЕЧОРИН. Последнее вы уже доказали. /Отводит ДРАГУНСКОГО КАПИТАНА в сторону./
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН. Что вам угодно?
ПЕЧОРИН. Вы приятель Грушницкого и, вероятно, будете его секундантом.
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН. Вы отгадали. Я даже обязан быть его секундантом, потому что обида, нанесенная ему, относится и ко мне. Я был с ним вчера ночью.
ПЕЧОРИН. А! Так это вас я ударил так неловко по голове? Я буду иметь честь прислать к вам нынче моего секунданта.
/Высвечиваются дверь и вешалка, на ней шинели, шапки, фуражки. Входит доктор, начинает раздеваться. Слышит спор и шум, доносящийся из комнаты./.
ГОЛОСА:
ГРУШНИЦКИЙ. Ни за что не соглашусь! Он меня оскорбил публично, тогда было совсем другое.
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН. Какое тебе дело? Я всё беру на себя. Я был секундантом на пяти дуэлях. Зачем подвергать себя опасности, если можно избавиться? (стр. 44-47).
Последнее появление капитана – в сцене дуэли.
ДРАГУНСКИЙ КАПИТАН /иронически/. Мы давно уж вас ожидаем.
ПЕЧОРИН /показывает ему на часы,/ Извините! Мои часы уходят.
ВЕРНЕР /после томительного молчания/. Мне кажется, что показав оба готовность драться и заплатив этим долг условиям чести, вы бы могли, господа, объясниться и кончить это дело полюбовно.
ПЕЧОРИН. Я готов.
/КАПИТАН подмигивает ГРУШНИЦК0МУ./
ГРУШНИЦКИЙ. Объясните ваши условия и всё, что я могу для вас сделать, будьте уверены…
ПЕЧОРИН. Вот мои условия: вы нынче же публично откажетесь от своей клеветы и будете просить у меня извинения…
ГРУШНИЦКИЙ. Милостивый государь, я удивляюсь, как вы смеете мне предлагать такие вещи?
ПЕЧОРИН. Что ж я вам мог предложить, кроме этого?
ГРУШНИЦКИЙ. Мы будем стреляться.
ПЕЧОРИН /пожимая плечами/. Пожалуй, только подумайте, что один из нас непременно будет убит.
ГРУШИЦКИЙ. Я желаю, чтобы это были вы.
ПЕЧОРИН. А я так уверен в противном.
/КАПИТАН шепчется с ГРУШИЦКИМ, ВЕРНЕР подходит к ПЕЧОРИНУ./
ВЕРНЕР. Послушайте, вы верно забыли про их заговор? Вы странный человек! Скажите им, что вы знаете их намерение, и они не посмеют... Что за охота! Подстрелят вас, как птицу.
ПЕЧОРИН. Пожалуйста, не беспокойтесь, доктор, и погодите. Я всё так устрою, что на их стороне не будет никакой выгоды. Дайте им пошептаться. Господа, это становится скучно! Драться, так драться. Вы имели время вчера наговориться.
КАПИТАН. Мы готовы. Становитесь, господа!.. Доктор, извольте отмерить шесть шагов…
ВЕРНЕР. Становитесь.
ПЕЧОРИН. Позвольте! Ещё одно условие, так как мы будем драться на смерть, то мы обязаны сделать всё возможное, чтоб это осталось тайною, и чтоб секунданты наши не были в ответственности. Итак, вот что я придумал, видите ли на вершине этой отвесной скалы, направо, узенькую площадку? Оттуда до низу будет сажень тридцать, внизу острые камни. Каждый из нас станет на самом краю площадки. Таким образом, даже лёгкая рана будет смертельна. Это должно быть согласно с вашим желанием, потому что вы сами назначили шесть шагов. Тот, кто будет ранен, полетит непременно вниз и разобьётся вдребезги; пулю доктор вынет и тогда легко объяснить это скоропостижную смерть неудачном прыжком. Мы бросим жребий, кому первому стрелять. Объявляю вам в заключение, что иначе я не буду драться.
КАПИТАН /смотрит на Грушницкого/. Пожалуй! /ГРУШНИЦКИЙ отводит КАПИТАНА и что-то шепчет ему./ Ты дурак, ничего не понимаешь. Отправимся же, господа!
/Идут по кругу к месту дуэли./
ВЕРНЕР. Я вам удивляюсь. /Жмёт руку Печорину./ Дайте пощупать пульс! О-го! Лихорадочный! Но на лице ничего не заметно... только глаза у вас блестят ярче обыкновенного.
/ГРУШНИЦКИЙ спотыкается, его поддерживает секундант./
ПЕЧОРИН. Берегитесь! Не падайте заранее. Это дурная примета. Вспомните Юлия Цезаря! /Осматривают площадку./ Тот, кому придётся первому встретить неприятельский огонь, станет на самом углу спиною к пропасти, если он не будет убит, то противники поменяются местами.
КАПИТАН. Бросьте жребий, доктор!
ГРУШНИЦКИЙ. Решётка!
ПЕЧОРИН. Орёл! /Монета падает, все бросаются к ней./ Вы счастливы, – вам стрелять первому! Но помните, что если вы меня не убьёте, то я не промахнусь – даю вам честное слово.
ВЕРНЕР. Пора! Если вы теперь не скажете, что мы знаем их намерения, то всё пропало. Посмотрите, он уже заряжает... если вы ничего не скажете, то я сам…
ПЕЧОРИН. Ни за что на свете, доктор. Вы всё испортите; вы мне дали слово не мешать. Какое вам дело? Может быть, я хочу быть убитым.
ВЕРНЕР. О! Это другое!.. Только на меня на том свете не жалуйтесь.
/КАПИТАН раздаёт пистолеты и шепчет что-то ГРУШНИЦК0МУ. ГРУШНИЦКИЙ по знаку целится, потом опускает пистолет./
ГРУШНИЦКИЙ. Не могу.
КАПИТАН. Трус! /Выстрел, пуля оцарапала колено Печорина, ПЕЧОРИН делает несколько шагов вперёд./ Ну, брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! Теперь твоя очередь, становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! Не бойся, всё вздор на свете! Натура – дура, судьба – индейка, а жизнь – копейка.
ПЕЧОРИН. Я вам советую перед смертью помолиться богу!
ГРУШНИЦКИЙ. Не заботьтесь о моей душе больше, чем о своей собственной. Об одном вас прошу: стреляйте скорее.
ПЕЧОРИН. И вы не отказываетесь от своей клеветы? Не просите у меня прощения? Подумайте хорошенько, не говорит ли вам что-нибудь совесть?
КАПИТАН. Господин Печорин! Вы здесь не для того, чтобы исповедовать, позвольте вам заметить... Кончимте скорее, неравно кто-нибудь проедет по ущелью, и нас увидят.
ПЕЧОРИН. Хорошо. Доктор, подойдите ко мне. Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой пистолет: прошу вас зарядить его снова, и хорошенько!
КАПИТАН/кричит/. Не может быть! Не может быть! Я зарядил оба пистолета, разве что из вашего пуля выкатилась... Это не моя вина! А вы не имеете права перезаряжать... никакого права... Это совершенно против правил. Я не позволю…
ПЕЧОРИН. Хорошо! Если так, то мы будем с вами стреляться на тех же условиях... /КАПИТАН умолк./
ГРУШНИЦКИЙ. Оставь их! /КАПИТАНУ, который хотел вырвать пистолет у доктора./ Ведь ты сам знаешь, что они правы.
/ДОКТОР заряжает пистолет и отдает ПЕЧОРИНУ./
КАПИТАН /плюнув, топнул ногой/. Дурак же ты, братец. Пошлый дурак! Уж положился на меня, так слушайся во всём... Поделом же тебе! Околевай себе, как муха... /Отходя./ А всё-таки, это совершенно против правил. (стр. 49-52).
"Высоцкий начал с маленького эпизода в "Добром человеке из Сезуана", а когда Любимов поставил второй спектакль, "Героя нашего времени", Володя там сыграл штабс-капитана, который, помните, подзуживает к дуэли Грушницкого: "Не бойся, всё вздор на свете!.. Натура – дура, судьба – индейка, а жизнь – копейка!" В этой ролишке Володя раскрылся, после чего Любимов его ввёл в "Доброго человека..." на главную роль Лётчика, которую он играл в очередь с Губенко", – рассказывал Николай Дупак.*6
Пусть и не совсем так это было, но в конце концов Высоцкий стал ведущим актёром театра, сыграл роли Лётчика, Галилея, Гамлета, Свидригайлова. А начиналось всё в 1964 году с крошечной роли драгунского капитана...
_______________________________________________
<<< (обратно к тексту)
|
