|
На первую страницу сайта "Владимир ВЫСОЦКИЙ. Каталоги и статьи"
К оглавлению раздела
Дата публикации – 8.07.2011 г.
О Владимире Высоцком вспоминает
Игорь Борисович ПУШКАРЁВ
И.П. – Мы с Володей Высоцким познакомились в 1959 году. Мы учились параллельно: он – во МХАТе, а я – в Щепкинском. Зимой 1959 года уже начали репетировать дипломные спектакли, и студенты всегда друг к другу ходили, было интересно нам.
Гитарой мы с ним владели абсолютно одинаково – знали пять-шесть аккордов. Я пел романсы, а он начинал петь блатные песни. Вот так и познакомились.
И ещё важный момент для знакомства. В декабре 1959 году очень торжественно отмечали 150-летие Щепкинского училища, и все училища, – в том числе, конечно, Школа-студия МХАТ, – пришли к нам со своими программами, со своим капустниками. Было очень весело и талантливо, все раскрылись как-то неожиданно.
Все были бедными, половина приезжих было, в общагах жили. Но какой был задор! Песни, стихи сочиняли. Почему-то на всю жизнь мне запомнилось начало песни щукинцев:
"Мы на "ще", и вы на "ще",
Мы – товарищи вообще!"
М.Ц. – Когда Высоцкий был студентом, он производил впечатление как актёр? Были уже видны актёрские задатки?
И.П. – Да-да, безусловно. Я помню его в спектакле "На дне". Он репетировал Ваську Пепла.
М.Ц. – Он же играл Бубнова?
И.П. – Сначала он репетировал Ваську Пепла, это было ещё на третьем курсе, это я сам видел, но почему-то, в конце концов, ему дали другую роль. Это бывало. У меня был аналогичный случай, когда я репетировал Петрушку в "Горе от ума", а потом на третий курс пришёл Царёв – и в итоге я получил роль Фамусова. В студенческих постановках такое было не редкостью.
Перед окончанием мы вместе ходили показываться – к Охлопкову вместе ходили, потом к Равенских. Не в том смысле, что мы вместе показывались, а в один день. Я свой отрывок показывал, потом он свой – или наоборот. Договаривались, чтобы идти вместе – поддержать друг друга.
В итоге мы с Высотой (юношеское прозвище Высоцкого, – М.Ц.) оказались у Равенских, но у меня начался киношный бум, когда одна главная роль шла за другой. От таких фильмов я не мог отказываться, потому что понимал, что мои главные роли будут только в самом начале пути, а дальше будут неглавные. Как оно, собственно, и получилось. Это только Тихонов мог всю жизнь героев играть.
Потом Володя начал писать и показывал мне свои первые песни. Была у него такая тоненькая тетрадка в клеточку, в неё он записывал эти тексты. Это было в Ленинграде, осенью 1961 года. Я тогда вёл дневник в стихах и читал ему оттуда, а он мне показывал свои песни.
Потом мы вместе оказались на картине "Живые и мёртвые", жили в одной комнате, куда нас поселил Лёва Кочарян. Правда, он нас раздел. Вы знаете эту историю?
М.Ц. – Знаю. Но вам с Высоцким это не помешало отправиться за выпивкой и в солдатской форме.
И.П. – (смеётся) Да-да. Ну, молодые же были! А потом в Казахстане в 1963 году мы снова жили в одном номере. Володька почти каждый вечер писал письма Люсе. В нескольких письмах он меня упоминает. Я эти письма прочитал ровно через тридцать лет, когда Люся подарила мне книжку "Факты его биографии".
Во время озвучания этой картины произошла одна история. Её знали только очень близкие люди. Раньше за студией имени Горького стояли дешёвые гостиницы. "Байкал", ещё какие-то... Там в "Байкале" был ресторанчик. Сели мы там – Трещалов, я, Высоцкий и Зарик Хухим, царство ему небесное. Он тоже наш ровесник, учился на режиссёрском факультете ВГИКа.
Из этой четвёрки двое – Высота и я – были заводные страшно. Володя Трещалов был здоровый очень, он не раз нас выручал в Алма-Ате. Когда он слышал шум драки перед гостиницей "Казахстан", то сразу выскакивал.
Деталей я не помню. Поддатые мы были сильно. Начали на студии Горького, потом пошли в ресторан, и кто-то к нам прицепился. Началась драка. Серьёзная такая драка, всё на пол полетело, вызвали милицию, и всех повязали. А у Володьки и так всё несладко было. Часто был в простое, готов был на всё, чтоб только для семьи деньги заработать. И вот пока нас везли, мы порешили, что я возьму всё на себя. Оба Володьки – и Трещалов, и Высоцкий – были женаты, а я был холостой. И я говорю: "Я скажу, что я всё начал".
А я действительно одному засветил очень неплохо. В отделении я сказал, что начал драку я, а за меня вступились мои товарищи. В итоге, оставили двоих – меня и того парня, которому я врезал, – а всех остальных отпустили в ту же ночь.
В камере я провёл почти трое суток, на озвучание меня возили с милицией.
М.Ц. – Это не про эту ли историю Михаил Пуговкин рассказывал? Он говорил, что однажды выручал Вас из милиции, поскольку был тогда уже актёр очень известный.
И.П. – Я от Вас об этом впервые слышу. Дядя Миша был сам человек пьющий в те годы, с нами он попивал здорово. Я точно помню, что выручал нас тогда директор картины. Мы из милиции позвонили и нашли нашего директора. Директор с милицией разговаривал. Может быть, и Пуговкин там участвовал?
М.Ц. – В одном из интервью Вы приводили экспромт Высоцкого в адрес режиссёра фильма "Штрафной удар" Вениамина Дормана. А в связи с чем появился этот экспромт?
И.П. – А, это целая история была. Нам с Володькой потом на год запретили сниматься на студии Горького. Приказ был такой. Это не из-за того случая, когда мы в милицию попали.
Это было ещё в Алма-Ате. Нас везли на маленьком автобусе. Это ж не современные автобусы. Холод же, зима. Естественно, мы подогревались. Хорошо разогрелись, начали анекдоты рассказывать. Хохот стоит! И тут бежит такая Сима Фёдорова, ассистент режиссёра: "Перестаньте хохотать! Вы мешаете Вениамину Ивановичу!" (Отчество В.Дормана было Давидович, – М.Ц.) И ушла. Высота возьми, да и выдай:
"Искусству нужен Веня Дорман,
Как х.., который был оторван".
Кто-то кому-то передал, естественно. Прибежали: "Кто тут похабные стихи написал?!" Короче, пошла "телега" на студию Горького. Вышел приказ: "В течение года не снимать на студии Горького Высоцкого и Пушкарёва". А при чём тут я? Просто, я в автобусе сидел рядом с Высоцким. Вот такая история.
М.Ц. – Вы снимались с Высоцким в картине "Наш дом". Там у Высоцкого небольшой эпизод, про который Вы в интервью 1988 года сказали: "У Володи был небольшой эпизод с Яловичем и Стрельниковым, когда он лезет по лестнице". В фильме по лестнице лезет Геннадий Ялович, а Высоцкий стоит внизу. Стрельникова же нет вовсе. Поясните, пожалуйста, этот момент.
И.П. – Ну для нас тот фильм был "халтурой". Просто нам Ирина (И.Мансурова, второй режиссёр фильма, – М.Ц.) дала подзаработать. У меня там эпизод более-менее со словами, а у него совсем маленький. Сначала на лестницу лез Высоцкий, потом Ялович. Но я дубля с Яловичем не видел, – я видел, что лезет Высота. Я там присутствовал потому, что мы там все вместе выпивали. Он снялся – и ко мне, и мы пошли там в закуточек тяпнуть. А потом фильм вышел, я вижу – на лестницу лезет Ялович. А может, они по очереди лезли, а потом вырезали? Тогда же резали без жалости.
М.Ц. – А Стрельников был в этом эпизоде?
И.П. – Ну а как же! Обязательно был. Точно совершенно был. Но я не помню, – он в фильме остался?
М.Ц. – Нет, его в этом эпизоде точно нет.
И.П. – Вызывали на съёмки нас всех. Мы все были у Ирины в друзьях, она давала нам возможность заработать. В фильме нас потом было не видать, но деньги мы получали. Я говорю о тех, кто тогда работал в театре имени Пушкина, – Яловиче, Стрельникове... А Володька тогда уже ушёл на "Таганку". Но компания наша оставалась и просуществовала она где-то до 1967 года.
М.Ц. – А как в дальнейшем сложилась судьба Александра Стрельникова?
И.П. – Тяжело сложилась. Я точно не знаю, – он сам ушёл из театра Пушкина, или его "ушли" оттуда, но он потом выучился на водителя автобуса. Последний раз я его встретил на улице в конце 1970-х годов, встретил совершенно случайно и поразился его внешнему виду. Он сказал, что был с первой смены. А первая смена начинается в 5 утра, значит, в гараже надо было быть в четыре. Он мне сказал, что получает хорошую зарплату – что-то около трёхсот рублей, в те годы это было много.
Стрельников – один из пятерых советских киноактёров, которые впервые в истории сыграли сцену в условиях невесомости. Это было в картине "Самые первые" на высоте 10 тысяч метров в самолёте-лаборатории, в которой тренировался первый отряд наших космонавтов.
Умер Сашка молодым. Я так думаю, что просто надорвался на работе.
М.Ц. – Кто именно входил в вашу компанию? Стрельников, Трещалов, Высоцкий, Вы. Кто ещё?
И.П. – Ещё однокурсники Высоцкого – Ялович, Валя Буров, Гена Портер. А потом почти всем курсом они отошли от Володи. Мне они мотивировали это тем, что, дескать, понимаешь, – не хотим ему мешать. Он пошёл вверх, у него всё хорошо, не надо, чтобы он оглядывался на нас, сереньких, – и всё в таком же духе.
У нас в те годы были очень дружеские отношения, помогали друг другу, как могли. Я в те годы был известен и приглашений на "халтуры" у меня было много. Я на выступления всё время таскал с собой либо Володю Трещалова, либо Володю Высоцкого.
Чаще всего мы выступали в армейских частях, а все наши самые знаменитые дивизии расположены вдоль Можайского шоссе. А Можайка – это Кутузовский проспект, а с Кутузовского подниметесь – и Вы на Смоленской площади, – там, где я жил.
С выступлений мы всегда возвращались на УАЗиках – и на матрасиках... А Люся Володе сказала, чтоб он ни в коем случае не приходил домой пьяным. Тем более что у них в доме была деревянная лестница с деревянными перилами, а Володька один раз с этой лестницы свалился и сбил перила. Значит, после выступлений куда? Ко мне. Вот такие были отношения.
М.Ц. – Почему распалась ваша компания?
И.П. – Когда Володя стал встречаться с Мариной Влади, компания распалась. Все мы очень любили Люсю Абрамову. На моих глазах происходило знакомство Володи и Люси.
Мы снимались в Ленинграде параллельно. Володя с Люсей – в картине "713-й просит посадку", а я играл космонавта в картине "Самые первые". Два павильона были рядом. У них самолёт, а у нас – сурдокамера. Жили мы все в гостинице "Выборгская". Сначала нас в хорошие гостиницы поселили, а потом всех загнали в "Выборгскую". Мы все были влюблены в Люсю.
Когда родился Аркадий в 1962 году, Володьку как раз из театра выгнали, и мы все, как могли, помогали им. Они жили в тяжелейших условиях – где-то на Хорошёвке, кажется. И помогали ему все его однокурсники.
Мы не представляли, что Володя от Люси уйдёт. Когда в 1964 году родился Никита, мы уж думали – ну всё, успокоился человек. Хотя он всегда и в любой ситуации оставался мужиком-ходоком. Даже когда мы жили на Чимбулаке, – а это три тысячи метров вверх, – так ему не лень было пешком ходить в Алма-Ату и обратно.
Когда они расстались, то было обидно. Обидно и за него, и за Люсю. Я лично до сих пор уверен: если бы не Абрамова и если бы не Любимов, то Володя бы не состоялся. Его бы просто не было.
М.Ц. – Абрамова ему дала очень многое...
И.П. – Очень много. Только мы, близкие люди, знаем, что она ему отдала. Всё было поставлено на то, чтобы Володя развивал свою поэзию. Владимир становился ВЫСОЦКИМ, это мы все понимали. И потом было обидно. Он всех забыл, у него появились новые друзья.
И Любимов тоже. Когда он прослушал Высоцкого и взял, сказав, что – ладно, пусть у меня будет на одного пьяницу больше, – это тоже был подвиг. Вот два человека, которые совершили подвиг – Люся Абрамова и Юрий Петрович Любимов.
11.06.2011 г.
Беседу вёл Марк Цыбульский (США)
(Copyright © 2011)
_______________________________________________
<<< (обратно к тексту)
|
