|
На первую страницу сайта "Владимир ВЫСОЦКИЙ. Каталоги и статьи"
К оглавлению раздела
публикуется впервые - 18.09.2013 г.
Марк Цыбульский (США)
(Copyright © 2013)
Почему смеялась химера?
30 мая 1980 года Театр на Таганке закончил выступления в Польше. В тот же вечер, сразу после банкета, посвящённого окончанию гастролей (или на следующий день, но никак не позднее), Владимир Высоцкий улетел из Варшавы в Париж к жене. До 11 июня они прожили в доме Одиль Версуа на юге Франции.
До отъезда домой Высоцкий написал несколько стихотворений. В литературе, посвящённой Высоцкому, всегда упоминаются два – "Как зайдёшь в бистро-столовку..." и "И снизу лёд, и сверху – маюсь между..." Полагаю, однако, что именно в начале июня 80-го был написан ещё один текст – "Жан, Жак, Гийом, Густав – нормальные французы..."
Впервые стихотворение было опубликовано в трёхтомнике "Владимир Высоцкий. Собрание стихов и песен" (Нью-Йорк: Apollon Foundation, 1988 – т.3, стр. 31-32). Публикаторы А.Львов и А.Сумеркин датировку стихотворения не приводят вовсе.
Следующая публикация была осуществлена через пять лет. Публикаторы Б.Чак и В.Попов поместили этот текст во 2-й том четырёхтомника "Владимир Высоцкий. Сочинения" (Санкт-Петербург: АОЗТ "Технэкс - Россия" – 1993). Составители датируют текст 1980-м годом, но без указания месяца.
С.Жильцов, опубликовавший данный текст в 4-м томе подготовленного им пятитомного собрания сочинений Высоцкого (Тула: "Тулица" – 1993-1998), предположительно датирует стихотворение маем 1980 г.
На мой взгляд, создание этого произведения в мае 1980 года крайне маловероятно: визит Папы Римского Иоанна Павла II в Париж, о котором идёт речь в разбираемом тексте, проходил в период с 30 мая по 2 июня 1980 г. Как мы только что видели, в оба последних дня мая Высоцкий был занят делами. С другой стороны, вряд ли после возвращения в СССР у него были время и силы разбираться с вопросами, связанными с приездом во Францию главы католической церкви.
Впрочем, вопрос точной датировки текста – это только одна, причём далеко не самая трудная задача, встающая перед исследователем при разборе этого стихотворения. Вопросы возникают с самого начала.
Жан, Жак, Гийом, Густав –
Нормальные французы, –
Немного подлатав
Расползшиеся узы,
Бесцветные, как моль,
Разинув рты без кляпа,
Орут: "Виват, Жан Поль,
Наш драгоценный папа!"
Кажется, на эти слова никто до сих пор не обращал внимания, а ведь они открывают нам весьма неожиданную вещь: похоже, что, во-первых, Высоцкий хорошо разбирался в противоречиях между различными течениями во французском католицизме, и, во-вторых, следил за визитом Иоанна Павла Второго в Париж.
Римский Папа, чья любовь к Франции и французской культуре была хорошо известна, огорошил встречающую его огромную толпу в аэропорту Ле-Бурже вопросом: "Франция, старшая дочь Церкви, ты по-прежнему верна заветам крещения? Франция, дочь Церкви и учительница народа, ты по-прежнему привержена человеческой доброте, по-прежнему связана тесными узами с вечной мудростью?"
Истоки проблем католической церкви во Франции уходят своими корнями в эпоху французской революции. Тогда в результате нескольких лет террора церковь разделилась. Консервативное крыло церкви ратовало за возвращение монархии, а позднее, после франко-прусской войны 1870-1871 гг., когда возрождение монархии стало абсолютно невозможным, – поддерживало консервативные моральные ценности – пусть даже и без короля.
Либеральное крыло церкви поддерживало левое направление в политике и, в конце концов, дало начало теории христианского социализма, объединяющей экономическую модель социализма с христианской этикой.
Борьба двух фракций церкви привела к тому, что обе они приобрели все черты политических партий, но при этом утеряли евангелистское начало. Иоанн Павел II это хорошо понимал. Через семь месяцев после своего визита во Францию архиепископом Парижа он назначил орлеанского епископа Жана-Мари Люстиже, который и начал проводить политику "ре-евангелизма" – отказа церкви от сотрудничества с политическими партиями любых направлений и возвращения её к "заветам крещения", о которых Иоанн Павел II говорил в своей первой речи перед парижанами 30 мая 1980 года.
Теперь становится понятным, о каких "расползшихся узах" говорил Высоцкий.
Следующие несколько строф особого труда для исследователя не представляют.
Страшась гореть в аду,
Поют на верхней ноте.
"А ну-ка ниспаду
Я к вам на вертолёте".
"Есть риск, – предупредил
Пилот там, на экране, –
Ведь шлёпнулся один
Не вовремя в Иране".
"Смелее! В облака,
Брат мой, ведь я в сутане,
А смерть – она пока
Ещё в Афганистане!"
К моменту написания стихотворения память о событиях, имевших место 24 апреля 1980 года, была, естественно, очень свежа. Операция по спасению американских заложников в Тегеране, носившая кодовое название "Орлиный коготь", закончилась полнейшим провалом, и по обилию ошибок при её планировании и проведении может быть сравнима разве что с американской операцией в заливе Свиней в апреле 1961 года.
Идея операции заключалась в том, что группа спецназа на автомобилях добирается до Тегерана, уничтожает охрану и скрывается на подоспевших вертолётах вместе с освобождёнными заложниками. Однако два вертолёта были потеряны ещё в самом начале, на третьем обнаружили проблему с гидравликой, после чего было решено операцию отменить и незаметно покинуть Иран. При проведении дозаправки один из вертолётов врезался в самолёт-заправщик (вот откуда пренебрежительное словечко "шлёпнулся" у Высоцкого), вспыхнул пожар, в котором погибли восемь американских военных, а остальные были эвакуированы на уцелевших вертолётах.
Вторжение советских войск в Афганистан произвело очень сильное впечатление на Высоцкого. "События в Афганистане потрясли его, – вспоминал друг Высоцкого М.Шемякин, – Он с болью говорил, как потрясла его фотография девочки, сожжённой советским напалмом. Закрыв лицо руками, он почти кричал: "Я не могу после этого жить там, не могу больше!" На другой день он взял гитару и спел песню, написанную накануне ночью. К сожалению, я не записал её. Помню пару строк, где сегодняшнего Римского Папу уговаривают не лететь в самолёте, что, мол, это опасно. И Папа отвечает:
Мне не страшно – я в сутане.
А нынче смерть в Афганистане".*1
Отметим попутно, что воспоминания Шемякина, написанные 29 июля 1980 года, дают нам дополнительный аргумент в пользу датировки разбираемого стихотворения июнем 1980 года, поскольку после отъезда Высоцкого из Парижа 11 июня того года, они с Шемякиным больше не встречались.
И он разгладил шёлк
Там, где помялась лента,
И вскоре снизошёл,
До нас, до президента.
Эта строфа тоже не вызывает сложности. Иоанн Павел II за время своего трёхдневного визита в Париж произнёс в общей сложности 28 речей, таким образом, его могли услышать все, кто хотел – от упомянутого Высоцким президента Франции Валери Жискар д'Эстена, с которым глава католической церкви встретился 30 мая, до любого из миллионов французских католиков.
Последние же строфы стихотворения Высоцкого гораздо сложнее.
Есть папа, но была
Когда-то божья мама.
Впервые весела
Химера Нотр-Дама.
Людским химер не мерь –
Висит язык, как жало.
Внутри ж её теперь
Чего-то дребезжало.
Ей был смешон и вид
Толпы – плащи да блузки...
Ан, папа говорит
Прекрасно по-французски.
Почему в тексте упомянут собор Нотр-Дам, понятно: здесь 31 мая 1980 года Иоанн Павел II служил мессу, после чего с паперти собора обратился к присутствующим с проповедью.
Но почему веселилась химера? Попробуем порассуждать. Прежде всего, – что такое химера? В древнегреческом эпосе – это мифическое чудовище с головой льва, туловищем козы и хвостом змеи. Впервые химера упоминается Гомером в "Илиаде". От греков химеры перекочевали к этрускам. Самая знаменитая из них, так называемая "Химера без хвоста", когда-то была в коллекции редкостей Козимо Медичи, а теперь находится в археологическом музее Флоренции.
Химеры, восседающие на фасадах средневековых готических соборов, внешне не имеют ничего общего с древнегреческими химерами, но выглядят столь же устрашающе – змеиные головы, орлиные когти, крылья, как у летучих мышей... Как и почему они появились на христианских храмах, кажется, никто не знает. Отношение священнослужителей к этим монстрам было неоднозначным. В 1125 году святой Бернард восклицал: "Всемогущий Бог! Если уж мы не стыдимся всей этой нечисти, то хотя бы должны жалеть потраченных на них средств". Монахи же бенедиктинского ордена из Клуни считали, что собор – это Вселенная в миниатюре, а потому должен вмещать в себя не только реально существующее, но и то, что человек может только представить.
Химеры никогда не размещались внутри, а только с наружной стороны соборов. Этим показывалось, что нечисть не выдерживает храмовой чистоты и бежит оттуда. Для неграмотных прихожан 12-го века химеры становились "наглядным пособием" – воплощением человеческих грехов и страстей.
Любопытно, что изначально на Соборе Парижской Богоматери химер не было. Появились они только в 19-м веке, когда в храме проводились реставрационные работы (собор сильно пострадал в период Французской революции).
Итак, что воплощали собой химеры Нотр-Дама, мы знаем. Теперь вернёмся к вопросу: почему же они впервые развеселились? Простая логика говорит, что изображения сил зла и пороков могут радоваться... ну, конечно, – когда пороки торжествуют! То есть, видимо, по мнению Высоцкого, химер развеселил не кто иной, как сам Папа! Если это так, то строки: "Есть папа, но была когда-то Божья мама" – звучат прямой аллюзией на лермонтовское: "Но есть и Божий суд, наперсники разврата!"
Высоцкий откровенно потешается над Папой:
Поедет в Лувр, "Куполь"
И, может быть, в Сорбонну,
Ведь папа наш, Жан-Поль,
Сегодня рад любому.
Предположить, что Римский Папа поедет в ресторан "Куполь" ("La Coupole"), расположенный на Монпарнасе, самом богемном районе Парижа, – это уже неприкрытая издёвка.
А, может, подновив
Распавшиеся связи,
Поедет в Тель-Авив –
Все будут вновь в экстазе.
В этих двух строфах – недвусмысленные намёки на то, что во время своего трёхдневного визита в Париж Иоанн Павел II встречался не только с католиками, но и с главным раввином Парижа, а также с лидерами мусульманской общины столицы Франции. Папа, действительно, был готов встречаться с любой аудиторией, но Высоцкому это явно не нравилось. Очевидно, в действиях главы католической церкви ему виделось исключительно желание покрасоваться перед целым миром, а пустословие – есть грех. "За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день Суда" (Евангелие от Матфея 12, 36). Если стать на такую точку зрения, то у химер была причина веселиться...
Но начеку был зав
Отделом протокола:
Химере не сказав
Ни слова никакого,
Он вышел. Я не дам
Гроша теперь за папу.
Химеры Нотр-Дам,
Опять сосите лапу!
А здесь уже – более чем прозрачный намёк на то, что и в среде римского духовенства действия Папы, нарушившего "протокол", подвергались осуждению. Равно как и уверенность, что радоваться химерам осталось недолго... Довольно зловещая концовка, учитывая, что 13 мая 1981 года, меньше чем через год после написания стихотворения, на площади Святого Петра в Риме турецкий террорист Мехмет Али Агджа шесть раз стрелял в Иоанна Павла Второго, ранив его в живот и в руку. Впрочем, к визиту Папы во Францию это отношения не имело.
_______________________________________________
<<< (обратно к тексту)
|
